«Родина» в болоте: триумф и трагедия женского перелёта

85 лет назад, 24 сентября 1938 года, в 8:12 по московскому времени известные тогда всей стране лётчицы – Валентина Гризодубова, капитан Полина Осипенко и старший лейтенант Мария Раскова (штурман) начали небывалый по тому времени перелёт на двухмоторном самолете ДБ-2 (АНТ-37), названном «Родина» – из Москвы на Дальний Восток. Без посадки. Они установили мировой рекорд: за 26 часов 29 минут покрыли 6 450 км, взлетев с аэродрома Щелково, а когда заблудились, чудом сели на «брюхо» – в болото, неподалёку от реки Амгунь.

Именно там, над местом их вынужденной посадки, несколько дней спустя, 3 октября, произошла катастрофа, на которую тут же наложили гриф «совершенно секретно». В 1988 году я работал в Хабаровске собкором газеты «Воздушный транспорт» и, готовя статью к очередному юбилею перелёта, разыскал участников тех событий. Они мне и открыли, сколько мужских жизней было отдано за трёх девушек, удостоенных за рекорд звёзд Героев Советского Союза. Мой рассказ - о встречах с очевидцами трагедии – обратной стороне того 85-летней давности триумфа.

– Провожали нас в то утро на аэродроме и комиссия правительственная по перелёту, и корреспонденты, и летчики. Смотрю, у Марины глаза огромные от испуга: «Валя, у меня аппаратура не работает...». Я ей: «Скажи, что машины на земле мешают, всему поверят». Нарком оборонной промышленности, к примеру, там был, Каганович, откуда ему радиодело знать? А тут к самолету Картушев, заместитель начальника Гражданского воздушного флота, направляется. Ну, думаю, попались... Командую девушкам по местам. Сама на крыло к своей кабине встала, делаю всем рукой: «До свиданья!». (Фрагмент записи моего разговора с Валентиной Гризодубовой)

Розыски самолёта

Валентин Николаевич Шмидт, работавший в 1938 году начальником гидроаэропорта (многие самолёты тогда были на поплавках) в Комсомольске-на-Амуре вспоминает:

– О вылете нам телеграфировали «молнией». И два наших радиста круглосуточно прослушивали волну «Родины». И Николаевск, и Нижняя Тамбовка – все следили за ними. В эфире всё время была тишина, а газеты писали, будто связь с землёй девушки держали до Байкала, после чего экипаж пропал и место его посадки – не обнаружено.

Шли дни. Кончался сентябрь. Прочёсывание воздушными судами и пешими партиями тысячевёрстных пространств Дальнего Востока напоминало – по неимоверности – отыскание в стоге сена патефонной иглы. И подчас не благодаря, а вопреки намерениям спасателей происходили как трагические случайности, так и счастливые развязки в той эпопее.

– Официально розыски были поручены военным товарищам, – рассказывает москвич Владимир Михайлович Пегов, тогдашний секретарь Комсомольского горкома ВКП (б).

– Директив нам никаких не было, но начальник городского телеграфа Грабовский мне говорит, что кого-то ищут. Скорее всего – «Родину». Причём мнение у военных сложилось, что экипаж исчез где-то в Забайкалье, под Читой. А там граница рядом, и больше всего боялись, как бы самолёт не попал в Маньчжурию. Никого не спрашивая, я решил обследовать свой район для очищения совести. Запросили мы по району о самолёте, а из края нас за ту самодеятельность одёрнули, не там-де ищите.

Однако оказалось, что шум моторов слышал охотник-тунгус и линейный рабочий близ посёлка Хурмули. Колхозники из деревни Каменка, жители селений Экимчан и Стойба, связист с контрольного пункта Дуки донесли: какая-то большая серебристая машина прошла курсом на прииск Керби. А за пределами реки Амгунь, озер Эворон и Чукчагирское никто ничего не приметил.

Пегов, на свой страх и риск, просит осмотреть тот подозрительный «треугольник» оказавшихся в Комсомольске пилотов Дальневосточного управления граждвоздухлиний. Раскладывает пасьянс из донесений. Летчики колеблются. Их послали искать в ином месте – на Нижнем Амуре. Ведь маршрутом перелёта предполагалось дойти до Охотского моря или Татарского пролива, сделать разворот и идти по Амуру – на сколько хватит заправки. И случись женскому экипажу промахнуть закрытое облаками побережье, они могли очутиться далеко в море без капли горючего – на сухопутной машине...

– Целью нашего перелёта ставилось побить мировой рекорд дальности француженки Дюпейрон, – пояснит мне позже, много лет спустя, Валентина Гризодубова. – А на дальность как происходит – каждый жмёт, сколько может. Поэтому мы могли сесть и в Комсомольске, и в Хабаровске, в общем, что попадётся на дороге.

Уговорил-таки секретарь горкома два экипажа гражданских летчиков – Сахарова и Бурлакова – осмотреть «попутно» тот подозрительный район. Рейс за рейсом уходили они утюжить небо над осенней тайгой. И вот однажды 29-летний командир экипажа Михаил Сахаров вдруг заметил на мари, припудренной первым снежком, какое-то непонятное движущееся пятно.

– Снизились мы метров до сорока, – рассказывает мне тогда уже 79-летний ветеран, житель Красноярска, Михаил Сахаров. – В болоте – самолёт! Двое возле него руками машут, полотнищем парашюта какие-то знаки подают. А сесть негде, наш Р-6 на поплавках. Радист Володя Быстров сообщение на базу дает, а Кузьма Домкин, механик, штанину от кальсон отхватил, записку замотал и – вниз: «Завтра прилетим снова...».

Хабаровск новости не поверил, и в Москву сообщать не торопился. Из края дотошно выспрашивали: как девушки могли так далеко оказаться? Скорее всего, летчик обознался, заметил старый самолёт или планер, мало ли самолётов может быть в том районе – и бамовской экспедиции, и военные, или аэроклубовские... А почему, собственно, у самолёта только двое? И почему не отвечают на радиозапросы?

Словом, в правительственную комиссию сообщение ушло с осторожной оговоркой: 3 октября в 15.35 местного времени в 15 километрах восточнее реки Амгунь обнаружен самолёт – предположительно «Родина».

И тут начинает стремительно и опасно раскручиваться пружина спасательной погони. Кому не хотелось отличиться – ведь живы ещё были, свежи в памяти отчаянные по смелости полеты на льдину к челюскинцам... Из Николаевска-на-Амуре поспешили экипажи гражданского воздушного флота Деркунского и Романова. Готовили свои машины расквартированные в Комсомольске аэрофотосъемщики, работавшие на трассе БАМа. Поздно вечером прибыл из краевого центра комдив Яков Сорокин – герой гражданской и Хасана, грудь в трёх орденах Красного Знамени. Недоверчиво выслушал Сахарова, обронил:

– На слово никому верить нельзя. Сам полечу, осмотрю, доложу в правительство.

Согласился комдив взять с собой в предстоящий полет сотрудника местной газеты «Сталинский Комсомольск». Иван Васильевич Панин, старейший фоторепортер города Юности, полвека спустя делился со мной пережитым:

– Утром, перед вылетом, обрядили меня в меховой костюм. Аппараты сверху, немецкая «лейка» и нашенский ФЭД. Сорокин спрашивает: «А кино у тебя есть?». Отвечаю: «Есть, есть!». Соврать пришлось, побоялся, что не возьмёт. Пленку хорошую, высокочувствительную зарядил – из «Известий» прислали, где я нештатным корреспондентом числился. Снимал через десантный люк, куда парашютисты прыгают и грузы сбрасывают. Затем пролез в «моссельпром» – застеклённый наподобие витрины нос ТБ-З, где кабина штурмана. Успел отщелкать кадров двадцать, среди них – вошедший в историю: самолет, распластавший на мари свои огромные 30-метровые крылья...

По-прежнему на земле, у машины, топтались двое. Им сбросили условный код для переговоров. И на первый же вопрос «Кого из экипажа нет?» впереди самолета было расстелено полотнище парашюта, рядом выложена стрела и цифры. Находившимся в воздухе стало ясно: отсутствует штурман Раскова, и разыскивать её следует в 10-12 километрах от места вынужденной посадки. Выяснилось и другое: сесть рядом с «Родиной» другим самолетам нет возможности – завязнут.

В горячке, торопясь завершить спасение, замыслили поднять девушек с земли прямо на борт. Поставили лебедку у десантного люка, спустили трос с карабином – цеплять за подвесную систему парашюта, которую наденут летчицы. Попробовали для начала с мешком проделать эту операцию, и хоть мала была скорость у тогдашних небесных тихоходов, всё же задели тросом деревья, едва не угробили тяжёлый транспортный ТБ-3.

Оставалось бросать на болото десант.

После обеда из Комсомольска вылетели уже два тяжёлых корабля. Панина комдив Сорокин с собой не взял в тот полет, и раздосадованный фотограф стягивал впервые в жизни надетый парашют. И тут сел на аэродроме «Дуглас». Выскочил оттуда комбриг Бряндинский, личность в стране известная – тем летом тридцать восьмого за беспосадочный перелёт Москва – Владивосток он стал Героем Советского Союза. Узнав, где находится «Родина», поспешил к самолёту, взревевшему моторами: так волею судьбы фотограф Иван Панин оказался последним, кто видел шалого комбрига в живых?

Триумф и трагедия

Приостановим события. Вернем их на сутки назад, когда Ивану Степановичу Коневу, в штаб Дальневосточной армии, поступило распоряжение правительственной комиссии послать на эвакуацию «Родины» парашютистов-десантников. Среди тех, кого спешно – за ночь – на военном аэродроме в Хабаровске отобрали и подготовили для спасательной операции, оказался и военврач Тихонов, имевший к тому времени за плечами 106 прыжков. Дослужившегося до звания генерал-майора медицинской службы в отставке Петра Семёновича я разыскал в Москве. Вот его впечатления.

– Решили так: с первого ТБ-3 прыгнут к Осипенко и Гризодубовой два спортивных комиссара – осмотреть барографы, составить акт о рекорде, я – как врач, и опытнейший десантник Олянишин. А всех оставшихся парашютистов комдив Сорокин взял с собой, на второй «тэ-бэ», чтобы, если обнаружится в тайге Раскова, а Москва всё настойчивее запрашивала о её судьбе, то сбросить ей подмогу. Если не найдут штурмана, собирались прямиком вернуться назад в Хабаровск.

Через полчаса лёту вдруг заметили они у озера неподвижную фигуру. Сжало сердце – не дай бог Марина! Пошли на снижение. Рассмотрели – разбитая лодка. Перевели дух. Снова набрали высоту метров шестьсот, уже приближались к «Родине», и лётчицы видели всё: как неожиданно выныривает из-за сопки скоростной «Дуглас», как сталкиваясь, он рубит хвост тихоходу ТБ-3, как вспыхивает свечкой машина Бряндинского, как сыплется, перевернувшись, тяжёлый корабль комдива Сорокина, из которого успевают выпасть несколько белых раскрывшихся куполов?

В воздушном пятачке над «Родиной» крутились тогда два ТБ-3, злополучный, никем нежданный «Дуглас», гидросамолеты гражданских участников розыска – Сахарова, Бурлакова, Деркунского, Романова. Машины все зеленые, невидные на фоне осеннего камуфляжа мари. Все смотрели вниз, за воздухом экипажи наблюдали меньше, а там, подле «Родины», уже завяз учебный У-2 Комсомольского авиазавода, на котором бесшабашно прибыл сюда заводской летчик – с цветами и шампанским.

– Бряндинский на «Дугласе» тоже вылетал туда без спросу, полагаю, всему виной его недисциплинированность, – запомнилось мне объяснение Пегова.

Вновь слово военврачу Тихонову:

– Мы с Олянишиным прыгнули с парашютами на катастрофу, где-то в нескольких километрах от «Родины». Горит тайга, подожженная упавшим «Дугласом», огонь подступает к тоже лежащему на земле многомоторному ТБ-3, у которого полны баки – собирался-то вернуться в Хабаровск? Взялись мы сбивать кромку пламени. Подоспели четверо чудом спасшихся из экипажа Сорокина – командир экипажа Наумов, второй пилот Рапохин, Хоркин – младший командир и стрелок-бомбардир Шарков. Остальные разбились, лишь только у тяжелораненого парашютиста Соскова мы обнаружили слабые признаки жизни.

Вечером секретаря комсомольского горкома Пегова, посеревшего от бессонницы и случившегося, вызвал по прямому проводу из Москвы начальник ВВС РККА командарм А. Локтионов. Вот страницы протоколов комиссии по розыску «Родины», которые долгие десятилетия, вплоть до горбачёвской перестройки и ельцинской гласности, оставались закрытыми для журналистов, материалы эти хранились в деле № 91 «а» Хабаровского краевого партархива.

Локтионов: Почему допускаете кавардак? Не было надобности привлекать к эвакуации второй тяжёлый корабль. Предупреждаем: никакой горячки! Потребуйте от экипажей строжайшего соблюдения лётной дисциплины. Правительственная комиссия предлагает: на реке Амгунь найти водное поле, обеспечивающее взлет и посадку гидросамолёта. К этому пункту эвакуировать экипаж «Родины», десантный отряд и всех убитых и раненых с места катастрофы. Сколько погибших? Живы ли Сорокин и Бряндинский?

Пегов: Неизвестно, уточняем. А как быть с корреспондентами: я определённо могу стать их жертвой, осаждают, требуют сведений, жалуются на меня.

Локтионов: Не обращайте внимания. Здесь считают, что вы делаете всё правильно. Информационное сообщение о самолёте «Родина» прекратить. Ничего прессе не давать, к знакомству с планом работ по розыску – не допускать, успеют, ещё напишут. И помните: сейчас главное – найти Раскову.

Тут я опускаю описанные в книге «Записки штурмана» Марины Расковой подробности её десятидневного голодного (плитка шоколада да полтора десятка патронов к нагану) блуждания – после того, как по приказу Гризодубовой она прыгнула с самолёта перед аварийной посадкой. Одно подчеркну: вышла она к «Родине» самостоятельно. Лишь упомяну о волнениях Комсомольского-на-Амуре городского штаба правительственной комиссии, когда женский экипаж и спасательной экспедиция военных, не имеющие с собой рации, пропадали на день-другой из виду, пробираясь по глухой тайге до Керби – первого на их пути посёлка, где был телефон.

Вчитываюсь в записи переговоров командира экипажа «Родины» Гризодубовой и члена правительственной комиссии Картушева, царапающие подчас странной тщательностью расспросов о маршруте до Байкала. Ведь согласно сообщениям печати радиоаппаратура у лётчиц работала нормально, они регулярно докладывали обо всём с воздуха? Но вот, кажется, и ответ.

Москва: Чем вызвана посадка в данной местности?

Гризодубова: Отказом всей рации и отсутствием бензина после слепого полёта. Моторы целы. Погнуты винты. Немного попорчен низ самолёта, в частности, кабина штурмана. Сели, не выпуская шасси, 25 сентября в 10.41 по московскому времени. (Позже, в своих «Записках», Раскова откровенно поведает, что заблудился экипаж «Родины», просто-напросто спутав реку Амгунь с Амуром - С.Г.).

Москва: Поздравляем вас с блестящим выполнением перелёта!

Гризодубова: Спасибо, взволнованы, тронуты. Любая советская женщина, будучи на нашем месте, сделал бы то же. Поражения быть не может, если ведёт нас товарищ Сталин!

Цена их подвига

– В Кремле, в Грановитой палате, на банкете экипаж «Родины» сидел за правительственным столом, – перебирает подробности того вечера лётчик Сахаров. – И я выступал, микрофон стоял рядом со Сталиным - он потянулся ко мне со своей рюмочкой, с напёрсток, лицо темное, чуть рябое, и взглядом впивается? Молотов скупо упомянул о Сорокине и Бряндинском, мол, погибли при исполнении служебных обязанностей? Больше об этом нигде ничего не звучало.

В том «секретном» деле № 91 «а» о катастрофе вначале говорится открытым текстом, правда перечисляются фамилии только лишь 16 разбившихся: экипаж ТБ-3: Сорокин - комдив, командующий ВВС ДВ армии, Земцев - штурман, старший лейтенант, Венциков - лейтенант, Марцинюк - воентехник 1 ранга, Морозов - воентехник 2 ранга, Заботкин - радист, Андреев, Сосков, Климов - младшие командиры, Медведев - командир взвода, Раппопорт - фотокорреспондент «Тревоги»; экипаж самолёта «Дуглас» - Бряндинский, Лесников - штурман, Шевченко - лётчик, Метусов - борттехник, Черепахин - пом. борттехника. Однако затем, когда встаёт проблема, как вывезти их трупы из тайги, Москва и Комсомольск в переговорах переходят на эзопов, кодовый язык – тес, брезентовые мешки, цинк, спецзадание?

Похороны состоялись, когда схлынула с Комсомольска ликующая волна встреч и проводов лётчиц, провозглашённых героинями. Близ гидроаэропорта установили на скорую руку обелиск с табличкой, где значились, как вспоминают старожилы, только три фамилии. Из «высших» соображений подправили на день дату их гибели, написав 3 октября, а не четвёртое, когда вылетали к «Родине». Страна ликовала, и стране не полагалось знать, какой ценой оказался оплачен тот героический перелёт. «Поражения быть не может, если ведёт нас товарищ Сталин!».

И на этом была поставлена точка.

Правда, 18 октября 1938 года в «Сталинском Комсомольске» появился некролог: «В воздушной катастрофе трагически погиб комдив т. Сорокин, Герой Советского Союза, комбриг т. Бряндинский, лётчик т. Лесников с экипажем. Военный Совет ДВ армии и командование ВВС выражает глубокое соболезнование семьям погибших лучших сынов нашей Родины, героев гражданской войны, преданных членов нашей великой коммунистической партии. Нелепая случайность вырвала из наших рядов преданных командиров и бойцов. Память о погибших товарищах будет вечно в сердцах бойцов, командиров и политработников Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Ваше бескорыстное служение народу, честный труд на дело укрепления нашей славной РККА и могущества Родины будут всегда помнить народы нашей страны и чтить вашу светлую память».

Той же зимой отремонтированная «Родина» взяла курс на Москву, перегонял самолёт муж Гризодубовой, тоже лётчик. Сама Валентина Степановна рассказывала мне, что таких машин АНТ-37 конструкции Сухого изготовили считанные единицы. Два образца не выдержали лётных испытаний, «Родина» всю Отечественную войну обслуживала фронтовые бригады, а четвёртая даже готовилась к полёту «вокруг шарика».

А в 1968 году охотники из посёлка Дуки наткнулись в тайге на разбитые «Дуглас» и ТБ-3, на рассеянные вокруг и не собранные после катастрофы истлевшие останки? Перед кем мы должны снять здесь шапку? Чьи сыновья и внуки положат сюда букет цветов?

Долго не было разгадки той государственной тайны. Но вот я отыскал в Киеве бывшего десантника Алексея Ивановича Олянишина, которой совершал в тот трагический день парашютный прыжок на катастрофу. Созвонился с ним.

– У меня чудом завалялся черновик докладной записки об этом, – раздался в трубке глуховатый 80-летний голос. – Раненого Соскова мы с Тихоновым спасти так и не смогли. Остальные – пятеро с «Дугласа» и не менее 26 человек с ТБ-3 – в ничьей помощи уже не нуждались. В общем, какие останки смогли тогда найти по тайге вокруг места катастрофы, собрали. Наскоро сожгли, прах с собой захватили, и направились в поселок Керби, чтобы оттуда уже добираться в Комсомольск.

Увы, в докладной записке оказалось упомянуто только несколько парашютистов из тех, что находились на борту рухнувшего в тайге самолета.

–Почему? – переспросил Олянишин. – Собирались-то спасать «Родину», как на пожар, списков составить не успели. Потому даже в архиве вы всех фамилий не нашли, и число погибших сильно заниженным оказалось. И позже приказ по воинской части о ЧП не издавали, сверху скомандовали без огласки «приморщить», притушить это дело. Женщинам-то звания Героев как раз в те дни присвоили.

Вот как оказалась вырванной, вымаранной ещё одна страница нашей истории? Для лозунгов осталось «Никто не забыт и ничто не забыто». И если бы не совсем была потеряна совесть перед безгласно погибшими, тогда к длинному списку сталинского Указа «О награждении участников розыска и эвакуации экипажа самолёта «Родина» требовалось сделать, добавление в три десятка фамилий, с пометкой в скобочках – посмертно.

Из моей беседы с Валентиной Гризодубовой:

- Практически мало кому известное обстоятельство, что вы рискнули лететь при неработающей рации, конечно, подчеркивают вашу уверенность в себе, в подругах. Но ведь узнай об этом, вас могли бы вернуть. С исправной радиосвязью вы бы не заблудились, спутав Амгунь с Амуром, состоялся бы и рекорд, но без поисков, спасения и двух разбившихся самолётов...

– Во-первых, будете писать – выбросьте там всё про связь и катастрофу, ни к чему это. А во-вторых, со мной не так просто «вернуть». Не вылезла бы из самолёта ни за что на свете. Так надоело тогда ждать разрешения на перелёт, что, казалось бы, и на метле полетела!

• Прочитать другой материал об историческом здании Хабаровска - доходный дом Такеучи, вы можете на нашем сайте, пройдя по ссылке.