Удивительный мир биолога Светланы Шлотгауэр 

Как любовь к тайге довела деревенскую девчонку до ученой степени: так можно было бы начать статью о Светлане Шлотгауэр — научном сотруднике ДВО РАН. Но нет, наша героиня уверена, что страсть к природе, которую ей привил с детства отец, тут не причем. А всему виной обычное детское любопытство.

— Если есть ген к бродяжничеству, к исследованиям, то тебя всегда будет тянуть куда-то, — улыбается Светлана Дмитриевна. — Так случилось и со мной. В институте постоянно ездили в экспедиции, жили в палатках, а преподаватели нас гоняли изучать мир вокруг. Дадут задание: сколько гусениц принес личинкоед своим детям? И сидишь часами под деревом, глядишь в бинокль, как на верхушке эта маленькая птичка кормит своих птенцов. И все это мне очень нравилось.

Сегодня Светлана Дмитриевна Шлотгауэр — известный ученый биолог, автор более десятка книг о природе Дальнего Востока и просто очень интересный человек, увлеченный своей профессией.

Заслуженный эколог Хабаровского края, доктор биологических наук, ботаник, флорист, главный научный сотрудник лаборатории экологии растительности Института водных и экологических проблем ДВО РАН … чтобы перечислить все её регалии не хватит и половины газетной полосы. При этом она остается довольно скромным человеком и совсем не любит говорить о себе.

— Да это все неинтересно. А вот то, как губят леса в Хабаровском крае, вот что важно, — быстро меняет тему Светлана Дмитриевна и увлеченно продолжает рассказывать. — Последние десятилетия горнорудное производство все крепче впивается в хребты, разламывает их, крушит склоны, уничтожая хранительницу хрустальных рек — растительность. Освоение горных систем идет интенсивнее, чем изучение уникальных участков. Благодаря лесам на них держатся каменные исполины. К золотопромышленникам подключаются лесопромышленники, обривающие склоны разной крутизны. Если бы лес сохранился хотя бы на 50—60% отрогах, у нас остались бы горные реки и редкие травы. Но это безразлично и браконьерам, и некоторым чиновникам, выписывающим лицензии на десятки лет. Вот так и случаются трагедии, как с озером Амут на хребте Мяо-Чан…

Вот такая она Шлогауэр — личное подождет, главное это работа, здесь и сейчас. Прошедшим летом мы встретились с этой удивительной женщиной, чтобы узнать как изучение и сохранение флоры Хабаровского края стало делом всей ее жизни.

Светлана Дмитриевна рассказала нам, что сама родом из поселка Иман Приморского края. Сейчас он называется Дальнереченск. Всю любовь к природе, говорит, она переняла от отца, тот работал лесником и брал её, маленькую девочку, в тайгу.

— Он работал в лесоустроительной компании и ухаживал за лесом на всех реках на южных территориях Приморского и Хабаровского краев. Поэтому с рождения я путешествовала вместе с отцом, впитывала любовь к дальневосточной природе и наблюдала. Мы ходили по окрестным лесам. Я помню, что он никогда ничего не собирал в лесу, ни ягоды, ни грибы. Учил быть внимательным к тайге, беречь деревья, травы. Но это не важно, ведь у многих родители биологи, а дети другим занимаются, — смущено говорит наша собеседница и тут переключается на свою любимую тему о сохранении лесов в крае. — А сейчас лесничих убрали из нашей системы, раньше их было 40 тысяч человек по всему региону, а сейчас всего несколько сотен осталось. Не хорошо это. За лесом присмотр нужен.

После школы наша героиня пошла в Спасское педагогическое училище, а затем поехала в Комсомольск-на-Амуре и поступила на естественно-географический факультет пединститута. Говорит, именно там она встретила людей, которые и определили весь ее дальнейший путь. После продолжила обучение в аспирантуре, а в 90-е годы уже сама там преподавала.

— Я поступила на факультет, где можно было путешествовать, ездить в командировки. Мне повезло, в то время там работали профи своего дела. Умнейшие люди, педагоги, которых по разным причинам выдворили из западной части страны. Кто-то анекдот не тот рассказал, кто-то теорию не ту поддержал, — воспоминает Светлана Дмитриевна. — Если не сосланные, то те, кому рекомендовали пожить подальше от Москвы. Я низко кланяюсь своим учителям-биологам: Владимиру Ворошилову, Галине Куренцовой, Сигизмунду Харкевичу, Николаю Цвелёву и Науму Рашкевичу. С последним мы ездили в экспедиции по Нижнему Амуру, а остальные курировали мои сборы и радовались нашим находкам.

И закипела студенческая жизнь. А у ботаника она особенная — практики по лесам, болотам, сопкам. Шлотгауэер вспоминает, что приходилось забираться в такие дальние дали, где не ступала нога человека, сплавляться на лодках, а порой и тащить их на себе, пробираясь через чащобы, по месяцу жили в палатках и таежных избушках.

Честно говоря, глядя на эту миниатюрную и хрупкую женщину, с трудом представляешь ее в непролазных чащах, куда забираются во время экспедиций исследователи. На вопрос, сколько километров нахожено за ее трудовую жизнь по сопкам и долинам Дальнего Востока, доктор наук лишь скромно улыбается.

— Я их не считала. Осталось еще очень много нехоженого, неизведанного. Туда, куда хотелось бы отправиться, — говорит женщина. — Но уже несколько лет я не езжу в экспедиции, возраст понимаете ли.… А вообще вы не думайте, что в ботанике уже все открыто. Нет, очень много неизведанного и непознанного остается и по сей день. Ведь Дальний Восток такой большой, что мест, где можно делать научные открытия, еще не перечесть.

Вот уже более полувека Светлана Шлогауэр работает в Хабаровском институте водных и экологических проблем (ИВЭП) ДВО РАН. На ее счету десятки научных работ, сотни экспедиций. И даже девять растений носят ее имя. Например, камнеломка Светланы (Saxifraga svetlanae Worosch.) и тимьян Шлотгауэр (Thymus schlothaueriae Probat.).

Она принимала активное участие в разработке сети особо охраняемых территорий региона. При её непосредственном участии исследован растительный покров Джугджурского, Ботчинского государственных заповедников, Анюйского и Шантарского национальных парков.

Кстати, Светлана Шлотгауэр кроме научной деятельности несет общественную нагрузку, возглавляет Хабаровское отделение Русского ботанического общества и участвует в работе Русского географического общества. И состоит она там с 1965 года.

Работы хабаровского ученого использовались при создании технико-экономических обоснований Бурейской ГЭС, нефтеналивного терминала в Де-Кастри, проведении экспертиз газо— и нефтепроводов Сибирь — Дальний Восток.

Итогом 30-летних экспедиционных работ явилась инвентаризация (картирование) редких видов растений, которые составили основу Красной книги Хабаровского края (0+), составителем и ответственным редактором которой она является по разделу «Редкие и исчезающие виды растений и грибов».

А в перерывах между экспедициями, Светлана Дмитриевна успела написать не одну книгу, посвященную природе Дальнего Востока. Такие как «Моя Джугджурия» (6+), «Они нуждаются в защите» (6+). Хрестоматия дальневосточной природы «Времена года» (6+) — стала настольной книгой для учащихся школ края в области экологии и биологии Дальнего Востока и выдержала три переиздания. Несколько лет назад Светлана Шлотгауэр стала лауреатом литературной премии им. Петра Комарова по версии журнала «Дальний Восток» (12+) за рукопись о Шантарских островах. Там она побывала еще 30 лет назад, но тогда её не опубликовали. Работа потерялась и смогла выйти в свет спустя годы.

Несмотря на цифры в паспорте, а в этом году Светлане Дмитриевне будет 83 года, она продолжает трудиться. Каждый день ее можно встретить в коридорах института водных и экологических проблем. Вот и сейчас непоседливая эколог готовится к очередной конференции.

— Многие считают, что биология, ботаника — это такие лепестки, чудесные пестики, тычинки. Это неправда. Сейчас экологизированные все науки, особенно ботаника. Я последние 20 лет занималась тем, что делала экспертизы газопровода, который ведут в Приморье. Мы шли пешком и изучали флору, — продолжает Светлана Дмитриевна. — Большую роль играет экологическая роль растительного покрова. У нас территория 56% горные породы, крутизна составляет от 12 до 30 и выше градусов. То есть очень часто уклон такой бывает, что, если вырубить все леса, как вырубили на Сихатэ Алине в Приморском крае, они получают результат, те же наводнения. Потому что лесообразующие породы такие как ёлка, кедр, они распределяют влагу. Это огромная роль. И как только мы оголили склон, он «заиграл» , то есть «поехал» в наши нерестовые реки. Туда где ходит кета, или, например, как хариусы на Баджале и Дуссе-Алине. И этот покров закрывает нерестовые бугры, и рыба перестает нереститься. У нас на Амуре около 28 процентов нерестового фонда потеряно именно по этой причине. Это происходит не только из-за вырубок, но и из-за пожаров. Вы видали курумы? Это каменные моря, которые возникают на склонах в результате пожаров. Зрелище печальное.

Казалось бы, за её плечами миллион километров исхоженных троп, тысячи страниц научных работ и пара десятков книг, а она все никак не успокоится. Все бежит и бежит куда-то. И, как прежде, искренне переживает за сохранность лесного фонда, за нерестилища рыб в проймах Амура, за неизведанные свойства дальневосточных эндемиков. А значит, работы у доктора биологических наук Шлотгауэр еще непочатый край.